Февраль 1917 года в истории международных отношений России. Автор: А.В. Ревякин, профессор, доктор исторических наук.
Февральская революция бесспорно явилась важной вехой в истории нашей страны.Монархия в России пала на фоне раздиравших общество противоречий, к обострению которых привела Первая мировая война. Остается открытым вопрос: сохранилась бы власть Романовых, если бы войны удалось избежать? Ясно только, что за два с половиной года кровопролития жизненный ресурс монархии, иначе говоря, ее запас прочности, был израсходован почти полностью. Легкого толчка оказалось достаточно, чтобы здание монархии рассыпалось как карточный домик.
Накануне войны 14-го года международное положение России представлялось прочным как никогда. Она чувствовала себя в безопасности, защищенная протяженной территорией. С точки зрения транспортной доступности это была более надежная защита, чем протяженная береговая линия морей и океанов. Кроме того, у России не было текущих территориальных споров с соседями – все или, осторожно скажем, почти все ее границы были надежно закреплены международно-правовыми актами. И конечно нельзя сбрасывать со счетов многочисленную сухопутную армию и военно-морской флот, изрядно потрепанные в русско-японской войне, но с тех пор приведенные в надлежащую форму, оснащенные современным оружием и военной техникой.
Тревогу русскому правительству внушали в основном действия т.н. Центральных держав – Германии и Австро-Венгрии, отношения с которыми ухудшались с каждым годом. Боснийский кризис, Балканские войны, пресловутая миссия немецкого генерала Лимана фон Сандерса в Стамбул – таковы основные этапы эскалации напряженности в отношениях с этими странами. В начале 1914 г. в русских правительственных кругах впервые заговорили о неизбежности войны. Но в этом случае Россия могла рассчитывать на поддержку как минимум союзной Франции и на благожелательный нейтралитет ряда других держав, с которыми, несмотря на противоречия, удалось установить партнерские отношения в духе «сердечного согласия» – Великобританией и Японией.
Когда мировая война началась, состав международной коалиции (Антанты), сражавшейся против Германии, оказался даже более комфортным для России, чем ожидалось. Кроме Франции, в нее вместе с Россией в течение первого года войны вошли Великобритания, Япония и даже Италия, ранее блокировавшаяся с Центральными державами. Первое время союзники поддерживали между собой вполне деловые, взаимоуважительные отношения. Но начиная приблизительно со второго года войны между западными державами и Россией усилились трения, одна из причин которых лежит на поверхности: неудачи русской армии на фронте в 1915 г. подорвали веру союзников в ее военное могущество. Положение действительно сложилось критическое. Русская армия, испытывая недостаток едва ли не во всех видах оружия – от легкого стрелкового до тяжелого артиллерийского, не говоря уже о боеприпасах и другом снаряжении, – под ударами противника была вынуждена откатиться на сотни километров в глубь своей территории.
Другой, менее явной причиной являлись подозрения, что русское правительство склоняется к сепаратному миру с Германией. Заметим, их реальной основой являлись слухи, которые военная и дипломатическая разведка Франции и Великобритании собирали в столицах нейтральных государств. Но внезапная отставка министра иностранных дел С.Д. Сазонова, слывшего твердым сторонником альянса России с Францией и Великобританией, прозвучала как гром среди ясного неба. Союзные дипломаты отважились на демарш, граничивший с вмешательством во внутренние дела России. 20 июля 1916 г. М. Палеолог и Дж. Бьюкенен, послы Франции и Великобритании, отправили начальникам французской и британской военных миссий в Ставке верховного главнокомандующего в Могилеве телеграмму с просьбой «проверить у министра двора, насколько верно это известие». 21 июля генералы Дж. Хэнбери-Уильямс и М. Жанен, посетив графа Фредерикса, выразили озабоченность своих правительств. В ответ министр заявил, что «дело сделано» и что «его величеству [Николаю II] не понравится вмешательство послов в дела, касающиеся внутренней жизни России»[1]. Когда же они узнали, что на место Сазонова царь назначил Б.В. Штюрмера, по расхожему мнению, политика прогерманской ориентации, казалось, подтверждались худшие опасения.
Сомнения относительно прочности альянса с Россией не только всколыхнули давнюю неприязнь политических элит Запада к царизму как оплоту европейской реакции, но и пробудили в союзниках мелочную расчетливость, даже скупость в вопросах снабжения русской армии оружием и боеприпасами. Они соглашались поставлять оружие лишь под конкретные военные операции на Восточном фронте. В конце 1915 г. французы предложили скандальную сделку: предоставить оружие в обмен на переброску русского экспедиционного корпуса численностью до 400 тыс. на Западный фронт[2].
Сами того не желая, союзники приложили руку к углублению политического кризиса в России, начало которому положил роспуск Государственной Думы в сентябре 1915 г. Царю не понравилось требование Прогрессивного блока о назначении правительства, пользующегося «доверием страны». Фактически речь шла о глубокой политической реформе в духе западноевропейского парламентаризма, которая могла бы ограничить прерогативы исполнительной власти и расширить права законодательной. Подобная реформа соответствовала интересам союзных государств. Поэтому их дипломаты в Петрограде негласно поддерживали думскую оппозицию и даже пытались оказывать влияние на царя. В воспоминаниях британского и французского послов можно найти подробное изложение «трудного разговора», который тот и другой в отдельности имели с Николаем II соответственно 18 октября 1916 г. и 7 января 1917 г.[3]
Парламентскую реформу в России союзные дипломаты одобряли не в последнюю очередь потому, что надеялись таким образом предотвратить революцию, о приближении которой предупреждали свои правительства. Они не предсказали революцию, как может показаться, читая дипломатическую переписку. Они лишь своевременно заметили перемену настроений в России, предвещавшую «великие потрясения». Процитируем поразительный документ – характеристику, которую дал положению в стране генерал Жанен: «Это подобно тому, что наблюдалось у нас перед взрывом [17]89 года. Все повторяется, только вместо “австриячки” ругают, не стесняясь в выражениях, “немку”. Оппозиционные настроения охватили все общество, как гражданскую, так и военную его часть, причем гвардию больше других… В Петрограде о возможности убийства “полковника” или “полковницы” говорят не таясь. Верность династии еще встречается в России, но как спорадическое явление. Фактически страна стоит перед альтернативой – или какая-нибудь кровавая трагедия, или меры против Думы, подкрепленные военной силой, но в обоих случаях последуют возмущение в стране, забастовки и т.д. Я, – заключает Жанен, – не вижу ни малейшего шанса этого избежать»[4].
Могли ли политические реформы в России, например, создание ответственного министерства, восстановить к ней доверие со стороны союзников? – вопрос спорный. Зато можно с уверенностью утверждать, что политика Временного правительства явилась для последних едва ли не самым большим разочарованием за все время войны.
Февральская революция произошла ровно тогда, когда мировая война, казалось, зашла в тупик ввиду явной неспособности ни одной из сторон добиться решающего успеха в военных действиях. Революция нарушила хрупкое равновесие сторон, приведя к стремительному падению боеспособности русской армии и, как следствие, параличу и развалу Восточного фронта. С точки зрения союзников, сложилась парадоксальная ситуация. С одной стороны, к власти в России пришли деятели либеральной и демократической оппозиции царизму, к которым правительства и общественность стран Антанты традиционно относились с большим доверием. Но, с другой стороны, именно эти политики гипотетическую опасность сепаратного мира России с Центральными державами превратили в неотвратимую угрозу. В упрек Временному правительству союзники ставили и бездействие перед лицом разложения русской армии, и поддержку лозунга мира без аннексий и контрибуций, который в Лондоне, Париже и Риме однозначно расценивался как предательский, «пораженческий».
«Развод» России с Антантой фактически состоялся еще до прихода к власти большевиков. Им только и оставалось, что оформить его юридически. Между тем известно, что большевики рассматривали Брестский мир, который они заключили со странами Германского блока, главным образом как инструмент сохранения своей власти. Не признавали его и державы Антанты, которые по завершении войны обязали Германию его аннулировать. Следовательно, по крайней мере теоретически у России оставалась возможность вернуться в мировую политику в ранге державы-победительницы.
Как известно, этой возможностью попытались воспользоваться т.н. белые правительства, хотя и безуспешно. В конце 1917 г. русские дипломаты в зарубежных странах, не признавшие советскую власть, сформировали некую горизонтальную структуру, которую назвали добровольным объединением заграничных учреждений бывшего Министерства иностранных дел России – Совещанием (или Советом) послов. Его членами являлись или считались все действующие послы России за границей. Никакого официального статуса эта структура конечно не имела. В научной литературе ее определяют и как «коллегиальный орган», и как «координационный совет»[5]. Последнее, мы полагаем, ближе к истине. Свою миссию члены Совета видели в том, чтобы помочь объединению антибольшевистских сил с целью восстановления в России законной власти, которая, по их представлению, перестала существовать после Октябрьского восстания в Петрограде. Они активно поддерживали различные областные правительства, которые возникли на просторах страны с началом активной фазы гражданской войны летом 1918 г., призывая к их единству. Разумеется, речь идет только о тех антибольшевистских силах и правительствах, которые придерживались проантантовской ориентации, т.е. выступал против Брестского мира, за возобновление войны с Германией. К тем же, кто ждал помощи от Германии, послы относились в лучшем случае как к заблудшим душам, в худшем – почти так же, как к большевикам, т.е. как к предателям.
В сентябре 1918 г. в Уфе возникло Временное Всероссийское правительство (иначе – Уфимская, затем Омская Директория), объявившее себя преемником Временного правительства, свергнутого большевиками. Послы тотчас же поставили перед союзниками вопрос о его признании в качестве единого правительства всей небольшевистской России. И, казалось, получили обнадеживающий ответ от западных держав, которым импонировал его, как они предполагали, «демократический», «представительный» характер. Но все надежды пошли прахом, когда Директория, расписавшись в собственном бессилии, передала власть военному вождю – адмиралу А.В. Колчаку, взявшему титул «верховного правителя» России.
Некоторые формальности, необходимые для дипломатического признания Колчака, были выполнены. Его авторитет не стали оспаривать другие, не менее (даже более) заслуженные вожди Белого движения, включая генералов А.И. Деникина и Н.Н. Юденича. Русские дипломаты за границей перешли в служебное подчинение С.Д. Сазонову, теперь министру иностранных дел екатеринодарского и омского правительств. Совещание послов прекратило свою деятельность, зато по распоряжению Колчака было созвано Русское политическое совещание, а для участия в Парижской мирной конференции сформирована Русская политическая делегация. Торопя события, деятели белого движения расценивали помощь, которую державы Антанты оказывали Колчаку в борьбе с большевиками, как признание его правительства де-факто.
Однако признания де-юре так никогда и не последовало. Соответственно и к участию в мирной конференции русская делегация допущена не была. С ней никто не вел переговоров, даже неофициальных, по вопросам, живо затрагивающим интересы России, например, о послевоенных границах. Деятели белого движения были шокированы таким отношением к себе со стороны союзников. Однако у последних были свои резоны. Чем дальше, тем больше они теряли веру в то, что белые правительства, даже опираясь на помощь Антанты, смогут победить в гражданской войне. Их беспокоило, что более чем за год борьбы антибольшевистское движение не смогло консолидировать свои силы (например, «верховный правитель» фактически располагал властью лишь в пределах Урала и Западной Сибири). Но особую тревогу внушало то, что белое движение не выдвинуло популярной программы демократических преобразований, которая смогла бы привлечь на его сторону широкие слови населения России, особенно крестьянство.
Союзные державы пытались внушить руководителям белого движения, что «только проведение ими демократической политики… могло способствовать образованию широкой антибольшевистской коалиции из белых диктатур и окраинных национальных государств, обеспечить белым поддержку большинства российского населения и позволить [странам Антанты] приступить к оказанию куда более щедрой материальной помощи, включая предоставление валютных займов»[6]. Однако все эти призывы разбивались о глухую стену непонимания: «Требования союзников выводили из себя политических и околополитических деятелей Омска... Для Колчака и тех, кто поддерживал его… весь смысл его диктатуры состоял во временном отказе от демократических порядков и в полном подчинении всей общественной и политической жизни Сибири надобностям фронта»[7].
Теоретически Антанте хватило бы сил, чтобы самостоятельно справиться с большевиками. Военачальники даже успели проработать планы вторжения в Россию крупными силами. Но гражданских руководителей останавливали главным образом два обстоятельства: 1) они боялись, что народы союзных стран не одобрят и не выдержат продолжения европейской войны; 2) они не хотели проливать кровь своих солдат за то, чтобы отдать Россию во власть, как они считали, «реакционных» генералов. Образно говоря, страны Антанты умыли руки, решив, что между чумой и холерой не выбирают. В итоге, попытка белых правительств, опираясь на прежние заслуги России, примкнуть к лагерю победителей потерпела провал.
Рассматривали возможность восстановления связей с союзными державами и большевики. К этому их побуждала угроза «объединенного похода Антанты», которая приобрела реальные очертания с окончанием мировой войны. Еще в самом начале Парижской мирной конференции США и Великобритания сообщили о планах созыва на Принцевых островах (в контролируемой союзными державами зоне Черноморских проливов) согласительного совещания всех участников гражданского конфликта в России. Имел ли этот проект шансы на успех? Судя по всему – никаких, потому что он исходил из ложной посылки будто бы «между большевистской партией, ее программными установками и другими социалистическими, социал-демократическими партиями принципиальных различий нет»[8]. Такое мог предположить только человек с развитым абстрактным мышлением и глубокими демократическими убеждениями, каким и был президент США В. Вильсон. Вместе с тем участникам совещания от конфликтующих сторон в заявлении союзных держав были обещаны «встречи с делегатами Союзных держав» и возможность «установить прочную связь с остальным миром»[9]. Анти- и «просто» небольшевистские правительства и движения (многие из них уже развили бурную деятельность в кулуарах мирной конференции) сочли такое предложение недопустимым понижением своего статуса и отказались от участия в совещании[10]. Зато большевики дали согласие. В.Ж. Цветков обратил внимание на то, что в советском ответе на приглашение союзных держав речь шла лишь «о готовности добиться мира в гражданской войне путем уступок иностранным государствам» (включая признание военных и довоенных долгов, выплату процентов по займам и предоставление концессий), но что «ни о каких уступках своим противникам внутри России советское правительство не заявляло»[11].
Еще более поучительна история т.н. миссии Буллита. Американский президент, недовольный упрямством антибольшевистских сил, сорвавших совещание на Принцевых островах, тайно направил в Москву на переговоры с советским правительством своего личного представителя Уильяма Буллита (в будущем – первого посла США в Советском Союзе). 12 марта 1919 г. в результате его переговоров с советским руководством, включая В.И. Ленина, был согласован неординарный документ, опубликованный у нас под названием «Текст проекта мирного предложения Союзных и Объединившихся стран, разработанный представителем Правительства США У. Буллитом и Правительством РСФСР». Он предусматривал, среди прочего, перемирие на всех фронтах гражданской войны, отмену странами Антанты экономической блокады Советской России, право граждан свободно пересекать границы и перемещаться по территории всех стран, возможность обмена официальными представителями[12].
Что случилось потом? Буллит вернулся в Париж, уверенный, что в его руках ключ от решения одной из главных мировых проблем, т.н. русского вопроса, но Вильсон даже не принял его для доклада. Буллит не мог понять, почему патрон вдруг утратил интерес к его миссии, и в знак протеста написал заявление об увольнении. Исследователи также затрудняются с ответом. Наиболее вероятными причинами считаются недомогание президента, вероятно, служившее предвестием тяжелой болезни (она выведет его из строя спустя несколько месяцев), а также яростные споры с другими участниками мирной конференции по вопросу о мирном договоре с Германией, к обсуждению которого они приступили после одобрения устава Лиги Наций[13]. Нельзя исключать, что неблагоприятное впечатление на Вильсона произвело сообщение из Москвы о создании Коммунистического Интернационала. Одна из резолюций учредительного конгресса («Тезисы о международном положении и о политике Согласия») содержала резкие выпады против «так называемой» мирной программы Вильсона. В частности, показная доброжелательность американского президента в «русском вопросе» объяснялась не искренним миролюбием, а тем, что «ему хочется развязать себе руки для завершения мирового дележа и для удушения европейской революции, чтобы затем раздавить и революцию в России»[14].
Каковы бы ни были конкретные обстоятельства размолвки с державами Антанты, военная интервенция, которую на рубеже 1918–1919 гг. они организовали в поддержку антибольшевистских сил, не оставила большевикам выбора. Согласно резолюции I конгресса Коминтерна, Великобритания, США, Франция, Япония и Италия, эти «властелины капиталистического мира», обвинялись в том, что проводят «политику крайней реакции» и поэтому представляют самую большую угрозу социалистической республике. Следуя этой логике, естественных союзников в борьбе с «империалистической реакцией» большевики усмотрели, среди прочего, в странах, потерпевших поражение в мировой войне.
Новая тактика внешней политики нашла воплощение в Московском договоре 1921 г. с кемалистской Турцией и Рапалльском договоре 1922 г. с веймарской Германией. В начале 20-х годов Народный комиссариат иностранных дел даже изучал вопрос о создании с участием этих стран международной организации в качестве альтернативы Лиге Наций. Насколько эта тактика оправдала ожидания советского руководства, насколько она соответствовала интересам государства, – вопрос спорный. Он уже много лет является предметом дискуссий в научной литературе. Во всяком случае, спустя непродолжительное время советское руководство поменяет внешнеполитическую тактику и проявит горячее стремление к сотрудничеству с прежними союзниками России по Антанте. Но решить эту задачу сможет только в начале 40-х годов, в условиях смертельной опасности, которая возникнет со стороны гитлеровской Германии как для Запада, так и для Советского Союза.
Кроме указанного вывода, какую мораль, какой урок можно извлечь из этой истории? На наш взгляд, она опровергает одно из заблуждений, которому подвержены даже самые благонамеренные люди, а именно представление о том, что усилием воли можно начать отношения между странами как бы заново, с чистого листа, оставляя в прошлом взаимные обиды и нерешенные проблемы. В данном случае попытка России установить доверительные отношения со странами Запада в начале ХХ в. по сути разбилась о предубеждения, восходящие к XIX столетию и даже к более ранним пластам истории. Временное правительство в свою очередь было вынуждено расплачиваться за ошибки царской власти. Но ответственность за разрыв с Антантой легла в конечном счете на большевиков. Затем отношения со странами Запада еще долго будет омрачать память о военной интервенции в поддержку антибольшевистских сил – фактически о необъявленной войне, которую Антанта в течении ряда лет вела против советского правительства. Продолжать не буду: каждый из нас эту цепочку причинной-следственных связей может протянуть вплоть до настоящего времени.
[1] Война, революция, мир: Россия в международных отношениях 1915-1925. М.: Аспект Пресс, 2019. С. 37.
[2] Емец В.А. Очерки военной политики России в период первой мировой войны: Взаимоотношения России с союзниками по вопросам ведения войны. М.: Наука, 1977. С. 206-207.
[3] Бьюкенен Дж. Мемуары дипломата: Пер. с англ. / 2-е изд. М.: Междунар. отношения, 1991. С. 177-181; Палеолог М. Царская Россия накануне революции: Пер. с фр. / Репринт, воспроизведение изд. 1923 г. М.: Политиздат, 1991. С. 284-288.
[4] Service Historique de la Défense, Département de l’Armée de Terre. 16N2996.
[5] См.: Кононова М.М. Русские дипломатические представительства в эмиграции (1917 – 1925 гг.). М.: ИВИ РАН, 2004. 240 с.; Миронова Е.М. Дипломатия небольшевистской России. От Певческого моста до улицы Гренель. 1917-1919. М.: ИВИ РАН, 2013. 253 с.
[6] Карпенко С.В. Государственность Белого движения против большевистской диктатуры: война, экономика, политика (начало 1919 – конец 1922 гг.) // Гражданская война в России 1917–1922: Очерки экономической и политической истории / Б-ка «Нового исторического вестника». М.: Изд-во Ипполитова, 2011. С. 83-84.
[7] Шмелев А. В. Внешняя политика правительства адмирала Колчака (1918-1919 гг.). СПб. Изд-во Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2017. С. 49.
[8] Цветков В.Ж. Белое дело в России. 1919 г. (формирование и эволюция политических структур Белого движения в России). М., 2009. С. 413.
[9] Документы внешней политики СССР (далее: ДВП). Т. II: 1 января 1919 г. – 30 июня 1920 г. М.: Гос. изд-во полит. лит-ры, 1958. С. 45.
[10] Отказались все – за исключением националистического правительства Эстонии.
[11] Цветков В.Ж. Указ. соч. С. 416-417.
[12] ДВП. С. 91-95.
[13] Эткинд А. Мир мог быть другим. Уильям Буллит в попытках изменить XX век. Б.м.: Время, 2015. С. 35-36.
[14] Протоколы конгрессов Коммунистического Интернационала. Первый конгресс Коминтерна. Март 1919 г. Под ред. Е. Короткого, Б. Куна и О. Пятницкого. М.: Парт. изд-во, 1933. С. 198.