Доклад 2. Власть и либеральная общественность в России в последние полгода монархии: рамки политического диалога. Автор: Гайда Федор Александрович д.и.н., доцент, Московский Государственный университет имени М.В. Ломоносова - МГУ, Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет - ПСТГУ, Россия, г. Москва

К осени 1916 г. внутриполитическая ситуация в России была весьма противоречивой. Страна более двух лет вела войну, равной которой по напряжению она не знала за всю свою предшествующую историю. Международный конфликт затянулся, сроки его окончания были всё менее очевидны, однако вполне ясным было то, что Германия с учетом катастрофического истощения ее внутренних ресурсов в войне победить не сможет. Россия находилась в лагере потенциальных победителей. Брусиловский прорыв стал наиболее успешной операцией Антанты в 1916 г.: австро-венгерская армия перестала быть самостоятельной военной силой, постоянно нуждаясь в германской поддержке, а итальянские союзники, наоборот, были спасены от разгрома. Российская промышленность завершила процесс перестройки на военный лад, а по общим показателям вышла на абсолютный рекорд за весь предреволюционный период. Между тем, оборотной стороной военных усилий стал нарастающий социальный кризис. Именно он стал основным фоном для политической борьбы, резко обострившейся осенью 1916 г.

К этому времени объявленное летом 1914 г. «Священное единение» давно кануло в лету. В 1915 г. в России возобновилась острая политическая борьба. Важно отметить, что в условиях распада партийных организаций костяк оппозиции составляли государственное учреждение - Дума - и всероссийские «общественные организации» (Земгор, военно-промышленные комитеты), львиную долю бюджета которых составляли правительственные ассигнования. Купить политическую лояльность либералов, а именно таков был план с началом войны, правительству не удалось. Тем не менее, первый год противостояния завершился, в целом, в пользу власти. Первая думская сессия Прогрессивного блока (февраль-июнь 1916 г.) закончилась его поражением. По сути, он не смог даже согласовать единого пакета законопроектов на основе собственной декларации. К осени думское большинство оказалось на грани распада. После начавшегося сокращения государственных расходов на «общественные организации», они тоже сбавили накал оппозиционной борьбы [подробнее см.: 1].

Предстоявшая сессия для Государственной думы IV созыва должна была стать последней, то есть предвыборной. В обстановке нараставшего забастовочного движения руководство либеральной оппозиции пыталось выработать новую, более эффективную политическую линию. «До революции осталось всего лишь несколько месяцев, если таковая не вспыхнет стихийным порядком гораздо раньше», - так передавала настроение верхушки кадетской партии сводка петроградского губернского жандармского управления за октябрь 1916 г. [2, с. 135]. Оппозиции нужно было либо отстраниться от стихийных уличных событий, у которых явно не просматривалось значимых лидеров (социалистические партии в это время были организационно слабы), либо пойти на риск и попытаться их возглавить. 

В таких обстоятельствах власть попыталась захватить инициативу и пойти на компромисс с думскими кругами. 16 сентября управляющим министерством внутренних дел был назначен товарищ (заместитель) председателя Думы, член фракции земцев-октябристов А.Д. Протопопов. МВД (ключевой в правительстве пост) во второй раз после А.Н. Хвостова занял действующий депутат. Но если Хвостов был правым и имел опыт губернаторской деятельности, то Протопопов был представителем оппозиционного большинства. Назначение стало самым необычным кадровым решением столь высокого уровня за весь период царствования последнего императора. За назначение Протопопова в правительство в разное время выступали министр земледелия А.В. Кривошеин, министр иностранных дел С.Д. Сазонов, думский председатель М.В. Родзянко и даже британский король Георг V (Протопопов возглавлял российскую парламентскую делегацию, посетившую союзников весной-летом 1916 г.) [3, с. 83-84]. Сам будущий глава МВД всячески добивался занятия министерского поста и использовал для этого разнообразные возможности, в том числе наладил связи с окружением императрицы Александры Федоровны (в частности, с Г.Е. Распутиным). За 9 дней до назначения она впервые заинтересовалась фигурой Протопопова и быстро стала его сторонницей. В ответ на предложение супруги о назначении Николай II отвечал очень осторожно: «Протопопов – хороший человек, но у него много дел с заводами и т.п. <…> Я должен обдумать этот вопрос, так как он застигает меня совершенно врасплох. Мнения нашего Друга [Распутина - Ф.Г.] о людях бывают иногда очень странными, как ты сама это знаешь – поэтому надо быть осторожным, особенно при назначениях на высокие должности» [4, с. 11-12, 16-18, 51, 58, 79]. Тем не менее, вскоре Протопопов получил назначение. Поддержка широчайших и столь разнохарактерных кругов сыграла свою роль. Казалось бы, теперь можно было надеяться на постепенное формирование общенационального единства. По мере развития этой тенденции назначения думцев на министерские посты могли стать распространенной практикой, что со временем привело бы и к парламентскому кабинету. Однако всего этого не произошло. Вспоминая о конфликте Протопопова и Прогрессивного блока, С.Т. Варун-Секрет (так же, как и сам Протопопов, товарищ председателя Думы и земец-октябрист) замечал: «Это было тем более странно, что лозунгом того времени было Министерство народного доверия и, казалось бы, всякий шаг власти навстречу такому домогательству должен бы был принят благожелательно. Но случилось обратное. Разгадка этого в том, что самый лозунг являлся фальшью и лицемерием. Он заключал в себе совершенно иной смысл и совершенно иное значение» [5, с. 778].

Неожиданное назначение первоначально внесло сумятицу в оппозиционные ряды. Лидеры Центрального военно-промышленного комитета (ЦВПК) А.И. Гучков и А.И. Коновалов восприняли событие как значительный успех [2, с. 141; 6, л. 236 об. - 237 об.]. П.Н. Милюков на заседании московского отделения кадетского ЦК 1-2 октября указал, что на Западе назначение Протопопова было воспринято как «поворотный пункт внутренней политики России в сторону думского прогрессивного блока». Но А.А. Кизеветтер опасался, что октябристы в новой ситуации могли покинуть ряды оппозиции. Поэтому кадеты решили усилить оппозиционный натиск на власть [7, л. 2-3]. Эта тенденция окончательно победила, когда сам Протопопов заявил о своей верности «общей» политике правительства Б.В. Штюрмера [8]. «Назначение Протопопова - признак разложения Думы: наш разврат, который надо заклеймить», - соглашался 3 октября на совещании Прогрессивного блока соратник Протопопова по фракции гр. Д.П. Капнист. Совещание выступило «за ломку шеи правительству» [9, с. 82-83]. Личная встреча управляющего МВД с думскими лидерами 19 октября лишь закрепила произошедший разрыв [10, с. 1-12; 11, с. 314-320].

Тем не менее, накануне открытия думской сессии Прогрессивный блок так и не смог выработать совместного текста новой антиправительственной декларации. Фракция прогрессистов потребовала внесения требования «ответственного министерства» (правительства парламентского большинства) и после его отвержения объявила о выходе из блока [9, с. 95-117]. Спасти единство оппозиционных рядов теперь можно было лишь резким усилением политической борьбы. В этих обстоятельствах неформальный лидер Прогрессивного блока Милюков использовал свой последний козырь. При открытии Думы 1 ноября им была произнесена знаменитая речь «Глупость или измена?», в которой содержались прозрачные намеки на стремление императрицы и премьера заключить сепаратный мир с Германией. Оратор опирался на слухи, почерпнутые из немецких и швейцарских газет. «Я, кажется, думал в тот момент, - признавался впоследствии в частном письме И.И. Петрункевичу 2 октября 1919 г. Милюков, - что раз революция неизбежна <…> то надо пытаться взять ее в свои руки» [12, л. 6].

Накануне выступления Милюков получил поддержку британского посла Дж. Бьюкенена. 27 октября на заседании «Общества английского флага», которое состоялось в петроградской думе, посол выразил уверенность в скорой победе Антанты, но отметил, что она должна произойти не только над врагом внешним: «Окончательная победа должна быть одержана над коварным врагом внутри наших стран». Соратник Милюкова А.И. Шингарев заверил посла, что «те, кого инспирируют из Берлина», не добьются своего [13].

На следующем заседании 3 ноября с резкой критикой правительства выступили представители блока В.В. Шульгин, В.А. Маклаков, гр. Д.П. Капнист. В адрес министерской ложи последний оратор произнес: «Либо мы, либо они. Вместе наша жизнь невозможна» [14, стб. 120, 135]. «После последних событий в Государственной думе, кажется, и самые демократические элементы признали Милюкова своим руководителем. Теперь мы ждем новых событий. Если нас не распустят, и если они [правительство - Ф.Г.] не уйдут, то борьба будет продолжаться. Боязно всегда за октябристов, но думаю, что на этот раз и они выдержат», - писал брату депутат-кадет А.А. Эрн [15, л. 961]. Кн. Е.Н. Трубецкой в письме М.К. Морозовой замечал: «Несовместимость Думы со Штюрмером, России со Штюрмером, вот что ярко обнаружилось, невозможность победы при Штюрмере, решимость Думы бороться с ним до конца, вот, что прозвучало во всех речах... Власть смешана с грязью в его лице; хватит ли у Государя силы - извлечь ее из этой помойной ямы, куда она рухнула, и отдать ее честному министру? Во всяком случае Дума решила все поставить на карту. Если Штюрмера не прогонят, то разгонят Думу. ... Если его не уберут, она пойдет напролом, хотя бы ценой роспуска: потому что в этом случае катастрофа для России неизбежна. Что из того, что обвинение в предательстве не доказано: доказано, что это человек, готовый все продать, а при этих условиях никакойуверенности, что он не продаст Россию, быть не может [подчеркнуто автором - Ф.Г.]» [16, л. 63 - 63 об.].

Правительство оказалось деморализовано. 4 ноября по решению Совета министров заседание Думы посетили военный и морской министры ген. Д.С. Шуваев и адм. И.К. Григорович. Их примирительные были встречены общими бурными аплодисментами, а затем разгромная критика власти продолжилась [14, стб. 203-206]. Появление министров было воспринято как слабость правительства и раскол в его рядах. В Думе посчитали, что министры действовали самостоятельно [17, л. 1040; А.А. Эрн - Ю.М. Эрн, 11 ноября 1916 г.]. «Эта демонстрация сочувствия укрепила мысль о полном согласии армии, флота и народного представительства», - отметила кадетская газета «Речь» [18]. 10 ноября последовала отставка Б.В. Штюрмера и назначение на его пост министра путей сообщения А.Ф. Трепова. Это только укрепило оппозицию в ее боевых настроениях. На совещании думцев и представителей общественных организаций было решено использовать замешательство власти «для удовлетворения всех требований» оппозиции [19, л. 32 об. - 34].

19 ноября А.Ф. Трепов огласил в Государственной думе правительственную декларацию, в которой признавал необходимость срочной разработки целого ряда законопроектов из программы Прогрессивного блока и придал гласности Петроградскую конвенцию Антанты о передаче России Константинополя и Проливов после победы в войне (тем самым, отвергались всякие слухи о стремлении России к сепаратному миру) [14, стб. 251-259]. Однако декларация «была встречена Думой холодно и не нашла в ней никакого сочувственного отклика» [20]. «Увы, господа, мы перед прежними маленькими, чужими народу людьми. В их среде по-прежнему нет никого, кого бы народ знал и кому бы он верил», - заявил в ответ Милюков [14, стб. 323-326, 347]. Трепову не удалось договориться с Думой в первую очередь потому, что думское большинство уже не было способно к какому-либо деловому разговору. Любой подобный диалог с теми, кто только что был обвинен в государственной измене, означал бы признание самой Думой своей неправоты. Один из лидеров правых В.М. Пуришкевич поддержал думское большинство, обвинив правительство в «германофильстве», взяточничестве и удушении «общественной инициативы». Оратор открыто назвал Протопопова креатурой Распутина, а самого Распутина - настоящим «руководителем» русской внутренней политики и потребовал избавить от него Россию [14, стб. 260-288]. 26 ноября Государственный совет также потребовал устранения от власти «темных сил» и создания правительства, опирающегося на «доверие страны» [21, с. 159-160].

Подобные резолюции предполагали принять и съезды Земского и Городского союзов (Земгора), но их проведение было запрещено администрацией по личному указанию премьера [22, с. 308]. Однако на частных совещаниях делегаты приняли еще более радикальные резолюции с требованием «ответственного министерства» [2, с. 155-157, 159-160]. Лидер Земсоюза кн. Г.Е. Львов заявил: «Оставьте дальнейшие попытки наладить наладить совместную работу с настоящей властью! Они обречены на неуспех, они только отдаляют нас от цели. Не предавайтесь иллюзиям! Отвернитесь от призраков! Власти нет...» [23, с. 109]. 16 декабря парламент был распущен на рождественские каникулы, а следующей ночью при участии Пуришкевича был убит Распутин. Наказания для убийц были слишком мягкими. Единственными демонстративными шагами со стороны власти в ответ на активность оппозиции стали утверждение Протопопова на посту министра внутренних дел, замена недостаточно твердого Трепова на, как считалось, более верного царю кн. Н.Д. Голицына, а также традиционная новогодняя «чистка» состава Государственного совета, после чего его правое крыло впервые за десятилетие получило относительный перевес. Председателем палаты стал умеренный консерватор И.Г. Щегловитов [21, с. 167-168].

Дополнительным средством давления оппозиции на власть стала имитация подготовки «дворцового переворота». При ЦВПК была создана «пятерка» в составе Гучкова, Коновалова, председателя Киевского военно-промышленного комитета М.И. Терещенко, товарища председателя Думы кадета Н.В. Некрасова и лидера фракции трудовиков А.Ф. Керенского.  «Пятерка» имела постоянные контакты с социалистическими группами столицы [24, с. 19], а также попыталась установить контакты с войсками [25, л. 1-4]. Но, как позднее свидетельствовал Гучков в письме историку С.П. Мельгунову, «сделано было много для того, чтобы быть повешенным, но мало для реального осуществления, ибо никого из крупных военных к заговору привлечь не удалось» [26, с. 149]. По сведениям Протопопова, Гучков вел переговоры с генералом В.И. Гурко (заменявшим М.В. Алексеева на посту начальника Штаба Ставки во время его болезни), но проведенное полицейское расследование это не подтвердило [27, л. 121]. Основная задача заключалась в максимально широком распространении слухов о подготовке переворота. Бьюкенену Гучков предсказывал, что переворот произойдет к Пасхе [28, с. 198]. По свидетельству знакомой Гучкова кн. Л.Л. Васильчиковой, он «с поистине изумительной откровенностью провозглашал это мнение в каждой гостиной» и расписывал возможность арестовать императора во время его переезда из Ставки в Царское Село. На предложение княгини передать это императрице ее мать ответила, что «это пустая болтовня, которая дальше болтовни и не пойдет», так как «заговоры, которые обсуждаются во всех подробностях в гостиных с чужими людьми, не могут считаться серьезными» [29, с. 350-351]. Однако подобная активность принесла результат: в феврале-марте 1917 г. верхушка армии оказалась готова к соглашению с либералами об отречении Николая II [30, с. 193-195].

Тем не менее, развязка перестала пугать либералов. На заседании московского городского комитета кадетской партии в январе 1917 г. М.Л. Мандельштам предложил Милюкову при открытии Думы провозгласить ее Учредительным собранием. Милюков ответил: «Мы это сделаем, если у Таврического дворца мы будем иметь несколько полков» [31, с. 465]. Даже относительно умеренный В.А. Маклаков признавал теперь, что «революционный путь борьбы неизбежен. Весь вопрос лишь теперь в моменте открытия этой борьбы... Быть может, он очень, очень близок, но так или иначе нет смысла форсировать события» [32, с. 30].

После начавшегося в Думе 1 ноября «штурма власти» резко активизировалась рабочая группа ЦВПК во главе с меньшевиком К.А. Гвоздевым [33, л. 45-47, 62 - 64 об., 117 - 118 б. об.]. Группа намеревалась организовать демонстрации рабочих в рамках общей деятельности оппозиции. В январе 1917 г. начальник Петроградского военного округа ген. С.С. Хабалов дважды указывал руководству ЦВПК, что группа «занялась обсуждением политических вопросов в резко революционном направлении». 20 января полиция явилась в помещение рабочей группы, но, не застав на заседании посторонних (т.е. не получив формального повода для ареста), удалилась. Лишь 27 января рабочая группа была, наконец, арестована. Хабалов действовал крайне осторожно. Больной К.А. Гвоздев был помещен под домашний арест, но по личному ходатайству Гучкова караул через 2 дня был снят [34, л. 149 - 151 об.; 35, л. 42-43, 62-66, 125 - 125 об.; 36, л. 5-6, 62].

14 февраля возобновилась работа Думы. Вместо нового премьера туда прибыл министр земледелия А.А. Риттих, который призвал депутатов к совместному решению продовольственного вопроса. Однако палата отложила обсуждение его выступления и перешла к прениям о политическом положении страны. Лидер фракции прогрессистов И.Н. Ефремов предложил поставить «всепоглощающий вопрос о нашем государственном строе». Меньшевик Н.С. Чхеидзе предложил вместо обсуждений брать власть в свои руки. На следующий день его соратник М.И. Скобелев заявил: «Или эта власть с ее приспешниками будет сметена, или Россия погибнет». Керенский призвал решить задачу «уничтожения средневекового режима немедленно, во что бы то ни стало». Он призвал не останавливаться на применении «законных средств», а перейти к «физическому... устранению» представителей власти [14, стб. 1279-1286, 1288-1298, 1313-1316, 1347, 1353-1354, 1428]. Речь была прервана председательствующим Н.В. Некрасовым, однако на запрос Главного управления по делам печати о выдаче стенограммы речи совещание Думы ответило отказом [37, с. 21]. Революционные речи продолжались вплоть до приостановки сессии 26 февраля.

В начале ноября 1916 г. в консервативном салоне члена Государственного совета шталмейстера А.А. Римского-Корсакова была составлена и передана царю записка о внутреннем положении России. Государственная дума обвинялась в открытых революционных поползновениях и организации «государственного, а весьма вероятно, и династического переворота». Предлагалось провести целый рад мер по укреплению порядка: назначить на посты министров, начальников округов и военных генерал-губернаторов верных династии лиц, наделить представителей местной администрации полномочиями по удалению от должности всех неблагонадежных или проявивших «слабость или растерянность» чиновников; немедленно закрыть левые газеты с одновременным усилением поддержки правых; поставить под военный контроль учреждения Земгора и военно-промышленных комитетов с целью пресечения революционной пропаганды и финансовых злоупотреблений; ввести в столицах и крупных городах военное или осадное положение и военно-полевые суды. Думу необходимо было окончательно распустить, изменить ее полномочия и порядок выборов, удалить из Государственного совета всех членов Прогрессивного блока. Говорилось о необходимости восстановления монарших прерогатив в законодательной сфере [38, с. 337-343]. Иными словами, по сути ставился вопрос о восстановлении самодержавного строя, существовавшего до 1905 г.

21 декабря один из инициаторов записки экс-министр внутренних дел Н.А. Маклаков написал Николаю II письмо, в котором призывал, во избежание новой революции, призвать Думу к порядку. Бывший министр напоминал, что в 1905 г. внутренняя смута оказалась более грозным врагом, чем Япония [39, л. 10 - 11 об.]. 8 февраля 1917 г. Протопопов передал Маклакову желание императора о составлении текста манифеста о роспуске Думы, который затем и был составлен. Кроме того, Маклаков считал необходимым разработку мер противодействия той части населения, которая «сбита с толку» оппозицией и попытается оказать сопротивление: «Власть более чем когда-либо должна быть сосредоточена, убеждена, скована единой целью восстановить государственный порядок, чего бы то ни стоило, и быть уверенной в победе над внутренним врагом, который давно становится и опаснее и ожесточеннее и наглее врага внешнего. «Смелым Бог владеет», Государь» [39, л. 19-20].

Тем не менее, планы правых реализованы не были. Позднее, в эмиграции, Трепов вспоминал: «Император отдавал все свое внимание войне и считал, что Россия должна напрячь все свои силы, как моральные, так и физические. В то же время Его Величество отдавал себе полный отчет в необходимости широких внутренних реформ и несколько раз говорил мне об этом <...>. Царь был больше, чем я, уверен в прочности общественного порядка. Он не считал возможным приступить к реформам до тех пор, пока война не закончится полной победой. «Не меняют лошадей, – говорил он, – во время переправы через брод; русский народ по своему патриотизму понимает это и терпеливо подождет до окончания войны; только отдельные группы населения обеих столиц желают волнений; интересы народа не совпадают с их вожделениями, и, если эти группы будут подстрекать к беспорядкам, их заставят успокоиться, хотя бы для этого и пришлось прибегнуть к репрессиям. Но я никогда не отвергну того, что может способствовать успеху войны; внутренние же реформы будут проведены позднее и в том направлении, которое лучше удовлетворит интересы подлинного народа. Я уверен, что народ поймет, что я не преследую личных целей и что я прав, не желая поддаваться в настоящее время домогательствам нескольких лиц, которые ищут удовлетворения их личных политических интересов или интересов их партий. Это было бы проявлением крайней слабости и это повредило бы общим интересам, которые преследуются в вооруженной борьбе и для которых, я повторяю, надо без остатка напрячь все силы государства. И, наконец, до окончания войны нет никаких серьезных оснований опасаться за внутреннее положение»» [40].

В целом, в последние месяцы существования Российской империи власть гораздо более оппозиции была склонна к достижению компромисса. Оппозиция оказалась в порочном круге: считая революцию близкой перспективой, либералы делали выбор между ней и старым порядком в пользу нее и тем только приближали подобную перспективу. Революция могла привести либералов к власти, но лишь ненадолго.