Большая императорская семья в пореформенной России. Автор: Андреев Д.А. - к.и.н., заместитель декана по научной работе Исторического факультета МГУ им.М.В.Ломоносова
Модель большой императорской многодетной семьи с несколькими возможными наследниками, которые могли «дублировать» друг друга, по факту сложилась при Екатерине II, уделявшей пристальное внимание архитектуре верховной власти, которая останется после нее, и получила легитимацию в законодательстве Павла I 1797 г. – Учреждении об Императорской фамилии и Акте о престолонаследии.
Эта модель окончательно сложилась при Николае I, который, в отличие от отца, уделял гораздо больше внимания воспитанию детей с точки зрения их дальнейшей деятельности и поэтому привнес смысл в семейную конструкцию, которая возникла в последней трети XVIII в. явочным порядком, во многом в результате специфических взаимоотношений Екатерины II с ее сыном и внуками.
Такая модель предполагала обязательное наличие нескольких сыновей у императора на случай смерти наследника цесаревича или его невозможности вступить на престол, обеспечивая передачу права престолонаследия следующему по старшинству сыну, а также в целях предотвращения повторения невнятных ситуаций с престолонаследием на рубеже XVIII и XIX вв. и в 1825 г.
В более широком смысле эта модель стала практическим развитием павловского законодательства 1797 г.: если последнее на исходе XVIII в. рассматривалось его создателем как гарантия завершения эпохи дворцовых переворотов и нелегитимных царствований, то при Николае I его собственная большая семья явилась важным элементом регламентации и систематизации власти, чем он занимался на протяжении всего царствования.
Императорские дочери в подобной модели обеспечивали укрепление династических отношений с европейскими дворами, а императрица уже по факту регулярного деторождения обретала непререкаемый авторитет, что должно было снимать возможные осложнения между действующей и вдовствующей государынями на фоне затянувшегося на два царствования пребывания возле престола вдовы Павла I Марии Федоровны.
Формально николаевская модель большой императорской семьи просуществовала вплоть до 1917 г., однако каждое последующее после 1855 г. царствование привносило в нее свои особенности, которые заметно видоизменяли замысел Николая I и создавали серьезные проблемы для ее воспроизводства и функционирования: например, морганатический брак Александра II или восшествие на престол неженатого Николая II.
Важнейшим результатом появления и – главное – развития (в пореформенный период, как минимум, в двух, а к рубежу XIX и XX вв. уже и в трех поколениях) подобной модели явилось основательное встраивание великих князей в государственное управление и постепенное прекращение порядка, когда царские сыновья и братья действующего императора пребывали преимущественно на военной службе.
Однако этот процесс не привел к каким-либо устойчивым и повторяемым формам кооптации великих князей в существовавшие институты. Председательствование Константина и Михаила Николаевичей в Государственном совете явилось во многом казуальной специфической реакцией престола на интенсификацию законотворческой рутины, но в то же время стало возможным применительно лишь к этим конкретным лицам.
Аналогичный опыт не мог быть распространен ни на Комитет министров, ни на отдельные ведомства в силу тех коммуникационных и управленческих практик, которые задавались министерским докладом как жестко административным способом принятия решений, представлявшимся недопустимым в отношении ближайших родственников. Но такие запреты и допущения не были формализованы и, как правило, возникали ad hoc.
Усложнение пореформенной социально-политической реальности стало вызовом профессионализму и компетентности великих князей – менее заметным на военной службе и более ощутимым для государственных должностей. Этот вызов усугублялся личностными особенностями и поведением, которые накладывались на конкретный чиновничий функционал и обусловливали в итоге качество бюрократического опыта.
Николаевичи (Константин, Николай и Михаил) и Александровичи (Владимир, Алексей, Сергей и Павел) продемонстрировали разную бюрократическую квалификацию, которая вместе с тем не зависела сугубо от поколения или каких-то иных объективных характеристик, но определялась стечением комплекса факторов, среди которых преимущественную роль играли, как правило, персональные свойства.
Если для Александра III как самодержца дядья и тем более братья не создавали сколько-либо серьезных проблем (во многом из-за «тени» 1 марта – экстраординарных условий его восшествия на престол), то для Николая II оба этих поколения – двоюродных дедов и дядьев с их семьями – стали существенным и амбивалентным (как негативным, так и позитивным – с точки зрения отправления державных функций) фактором царствования.
Их негативное влияние хорошо, хотя и во многом тенденциозно, освещено в историографии, чего нельзя сказать о влиянии позитивном: возможности лавирования между разными семьями и их представителями (что было особенно важно для молодого и неопытного государя), опосредованном и неформальном знакомстве с их «клиентелой» из среды высшей бюрократии как возможным кадровым резервом.
Разновозрастные потомки николаевской семьи стали для последнего императора и важнейшими источниками и разносторонней информации: это предопределило свойственную ему манеру исходить в своих решениях из учета самых разных точек зрения и возможных восприятий его шагов со стороны многочисленных родственников, что часто расценивалось современниками как нерешительность и неуверенность.
Несмотря на быстрое разрастание Императорской фамилии и ее усиливавшееся встраивание в систему рутинного государственного управления не происходило ее сближения с высшей бюрократией как в силу наличия непреодолимой статусной пропасти между назначенными чиновниками и лицами царской крови, так и по причине отсутствия у последних системных квалификаций для их должностей.
Противостояние обеих императриц – действующей и вдовствующей, – впервые в истории династии с такой силой обозначившееся при Николае II, стало результатом нескольких ситуативных и субъективных причин, выявило неготовность Дома Романовых в целом и императорской семьи модели Павла I – Николая I в частности к подобному осложнению, а также во многом поспособствовало кризису самодержавия в начале XX в.
Отсутствие у Александра III необходимой «профессиональной» подготовки наследника цесаревича было впоследствии компенсировано исключительной ситуацией воцарения и свойствами натуры, но вместе с тем предопределило недостаточное внимание к воспитанию преемника, для которого отсутствие даже самого элементарного опыта общения с высшей бюрократией стало острой проблемой, повлиявшей на все его царствование.
Особенности семейной жизни Александра II и их крайне негативное влияние на восприятие престола в общественном мнении обусловило исключительную строгость семейных уз Александра III и Николая II – беспрецедентную для предыдущей истории Дома Романовых. Однако самостоятельного политического значения этот фактор не играл, регулярно ставился под сомнение и не препятствовал дискредитации верховной власти.
Культурный реверс самодержавия Александра III и Николая II к допетровской образности как способ преодоления «средостения» и одновременно заявления новой самодержавной идеологии приводил в том числе и к контрастному опрощению демонстрационного и частного поведений императорской семьи в их общении с подданными разных уровней, однако это не способствовало росту авторитета престола.
Проблема престолонаследия для Николая II серьезно повлияла на нарастание кризиса самодержавия: до рождения Алексея – как повод для дискредитации верховной власти, а после его появления на свет, когда царь счел возможным уступить просьбам со стороны матери, изменение внутриполитического курса спровоцировало политический кризис 1905–1906 гг., а значит и фундаментальные перемены в монархическом режиме.